Дух и буква

К разговору о 1150-летии российской государственности

Слово на Руси всегда было дело. Может оттого, что пришло к нам благодаря вчера вспоминаемому церковью равноапостольному Кириллу на полях Евангелия и всегда помнило, что «вначале было Слово». И во времена Василиев и Иоаннов и в дни Алексей Михалычей, и при Петре, даже в тяжелом смысле «Слово и дело!». Сегодня мы стараемся сослать слово в подсобные инструменты и сразу говорить про дела. И дивимся, чего же это дела-то так скоро не получаются. А вот потому и не получаются, что со Словом разлучены.

Вот сейчас мы начинаем говорить о 1150 летии – чего? Как чего? - «русской государственности»! А где она, эта государственность? Кто ее сегодня чувствует? Какие мы наследники минувшего? В гробу переворачиваются князья и цари – собиратели России, увидев расхищенное пространство, за которое они положили свои молодые жизни.

Так что нынешнее 1150-летие – это не повод к торжеству, а напоминание об ответственности, о том, что пора бы уж и задуматься, о том, что мы наделали со своей историей и думать, как выбираться из случившегося без стыда. А мы, боюсь, отделаемся оперой, зрелищем, спектаклем, как уже привыкли отделываться от истории, используя ее только как повод к телевизионным шоу. Мы стали жить на туристическую потребу и не можем исцелиться от пошлости и суеверий цивилизации, стращая себя «гражданским обществом» и европейскими сообществами, которые смеются нам в лицо, готовя нам участь «этнографической нации».

1150-летие – это тревожный, но хороший повод для сращивания истории, для заживления ран, для латания разрывов, на которые мы оказались такие мастера, в два десятилетия расточив то, что собиралось тысячелетием.

Как заклинание мы твердим: реставрация, консервация, сохранение, спасение. А можем ли мы сохранить минувшее, когда уже утратили связь с ним? Слова, которыми мы говорим, вышли из своих гнезд и не означают того, что означали в другой реальности, потеряли первооснову, связь с плотью мира.

И вот мы не смогли победить строителей чудовища на Площади десантников [ 1 ] и еще наплачемся с гостиницей у Покровской башни [ 2 ], потому что новые хозяева жизни уже чувствуют наше бессилие, догадываются, что наши заклинания только «слова, слова, слова…». И они теснят нас злыми делами, которые реальнее слов.

И даже в случае побед поглядите-ка – ведь они хуже поражений. Реставраторы гордятся, что удержали квартал у Покровки этажностью и старой планировкой улицы, а квартал глядит совершенной австралийской колонией с европейскими кипарисами и жалюзи, немыми окнами и пустынными дворами в тяжелых джипах, где никогда не засмеются дети, потому что эти пространства не для детства и жизни.

Или взгляните на Богоявление с Запсковья в ансамбле с «Гелиопарком»: там не поймешь, где кончается одно и начинается другое – с одними материалами, одной рукой, одними технологиями в одной архитектурной связке для обслуживания нового тела (одно) и новой души (другое). Похоже, мы вот-вот музеефицируем жизнь, сделаем наше существование витринным, а национальный характер – декоративным.

Музеи, как ни странно прозвучит, способны остановить, вернее, подменить жизнь, постепенно отнимая отвагу, ослабляя живые силы, утешая нас одними великими воспоминаниями, на которые мы скоро перестанем иметь право. Об этом когда-то догадался Всеволод Петрович Смирнов, когда делал крест для Юрия Павловича Спегальского [ 3 ]. Они не ладили в пору приезда Юрия Павловича, но тут в последний час Всеволод Петрович впервые понял, что тот был – целый, а они уже – только часть. Что то, что для них было реставрация, наука, для Юрия Павловича было – длящаяся жизнь, естественная прививка нового столетия к старому корню, не возрождение, а продолжение.

Как тогда Всеволод Петрович горько говорил, что погубил свою жизнь, что «наделал муляжей» для Пскова и Печор, и не успел вовремя догадаться, что Бог зовёт нас не только повторять сделанное не нами, не только возвращать Господу талант не потраченным, но и прибавить к нему что-то.

Это было тяжело слушать, как крайность, из-за чего они смертно схватывались с Борисом Степановичем Скобельцыным – что надо оставить историю как есть, а самим жить вперед, чтобы Бог видел в нас не только копиистов, а соработников, чтобы мы жили в своем времени, а не притворялись обезьянами шестнадцатого века в пространстве, молитве, духовном делании [ 4 ].

Смирнов тогда ушел из реставрации в кузницу, и огонь научил его мыслить всей полнотой времени, и его прапоры сегодня горят на башнях, как боевые знамена – и в Печорах, и в Пскове – и кажутся нам тысячелетними, хотя они все сочинены им, потому что он услышал дух, а не букву.

Вся трудность в том, что мы не можем как следует услышать даже друг друга, хотя призваны быть одним организмом спасения. И тоже потому, что медленно забываем жизнь для культуры – как института, а не как почвы. Живем в пространстве каталога, библиотеки и уже страшимся жизни, ее вечной первобытности и простоты, стараясь спрятаться за книжной полкой. А кто рискнет заговорить о жизни «вперед», того можно прихлопнуть цитатой и устрашить репутацией противника культуры. Между тем такие общественные советы, как наш [ 5 ], важны и нужны прежде всего для определения верной духовной и исторической стратегии, потому что при её верном знании обсуждать частностей-то не надо будет – они будут вырастать из самого чувства живого наследования.

Я поневоле с горечью думаю: неужели и правда окончательно закрывается наша страница жизни, что жизни уже не будет, а будет один этнографический музей, глобальный туризм, будет цитирование и реставрация, вечные клятвы в возрождении России. Хотя спроси, чего возрождаем, - не скажем, потому что стыдимся истории как мракобесия, как вечной ошибки. Стыдимся дремучести первых веков, междоусобиц начальной истории, консерватизма Святой Руси, раскола, стыдимся ряжености в Европу восемнадцатого века, стыдимся декабристов, крепостного права, «Земли и воли», революции, советской поры.

1150-летие Господь посылает как раз для оразумления, чтобы прийти в себя и впервые оглядеться, привиться к жизни, которая еще тлеет, начать, наконец, гордиться историей со всеми ее заблуждениями, потому что они знак жизни, знак порыва и поиска.

А коли «конкретнее» (этот вечный припев страусов, боящихся слишком жесткой проблематики: «хватит рассуждений, давайте конкретнее!»), то самое первое – постараться тем, от кого это зависит, сделать эту дату общерусской. Попросить русские каналы ТВ и радио, чтобы они в эти два года по возможности чаще листали страницы нашей истории, чтобы мы чувствовали себя детьми своей долгой истории, а не мифического «гражданского общества». Глядишь, привыкнут. Да и мы научимся быть детьми истории, а не газеты.

Да не забывали бы, что в тот же год – 400 лет освобождения Москвы от поляков (может, она, вспомнив это, освободится и от нынешних «поляков» всех мастей). И год 200–летия Бородинской битвы, увертюра к которой была сыграна на наших полях, о чем со славой говорит Михайловский собор в Печорах.

И – простите, что я все пытаюсь заглянуть дальше нынешнего дня – но праздники закончатся, мы станем жить в другом, более умном историческом пространстве (если не захотим погибнуть прежде времени, попросту исторически покончить с собой, как стараемся день за днем) и тогда хорошо бы за торжествами не забыть окончательно, что у нас еще есть дом Печенко, где вырос Юрий Павлович Спегальский, и церковь Георгия со Взвоза, в которой он крестился. Да удержать Романову горку, с которой он собирался начать новый послевоенный Псков, который, (услышь мы его тогда!) был бы нашей Прагой и нашей Варшавой, нашей гордостью перед миром и знаком понимания своего величия (ибо они взяли тот принцип воскрешения, который первым нащупал он).

Позволь ему тогда государство осуществить это [ 6 ], нам теперь не надо было бы говорить о том, о чем мы говорим. Между тем завтра от Романовой горки уже ничего не останется. А сегодня привести бы порядок хотя бы музей Юрия Павловича [ 7 ], да создать, наконец, музей Всеволода Петровича [ 8 ]. Вот сохранили бы все это в памяти, то это было бы настоящим свидетельством понимания самих себя и свидетельством усвоения уроков 1150-летия.

И напоследок – если сейчас рождаются несчетные идеи спасения России, если являются какие-то «небополитики», «красные полковники», «интеллектуальный спецназ», проекты «Россия» и всевозможные движения, «архистратегии», противопоставляющие интернету, смарфтонам и айподам «Белого царя», если вдоль железных дорогах горят на стенах надписи «Российский комсомол, на баррикады!», «Сломим Sisтему», то ведь это написано на стенах нашего государства и это – только знаки того, что «неладно что-то в датском королевстве», а человек ищет устойчивости и определенности духовных границ, а не цветного тумана.

И долго прятаться за эффектные европейские проекты будет нельзя, чтобы не кончить Тунисом и Ливией. Культура – это земля, культ, без которого от нее остается одно «ура!», это живая полнокровная жизнь, а не интеллектуальное гурманство. Иначе отомстится все только полной потерей себя и упразднением России, чью 1150-летнюю государственность мы собираемся восславить с такой широтой.

Валентин КУРБАТОВ, г. Псков.

1 См.: В. Курбатов. Жатва // «ПГ», № 48 (317) от 13-19 декабря 2006 г.

2 См.: К. Минаев. Неотвратимая штурмовщина // «ПГ», № 8 (530) от 2-8 марта 2011 г.

3 См.: Л. Шлосберг. Огни Спегальского // «ПГ», № 3 (372) от 23-29 января 2008 г.; Л. Шлосберг. Крест Спегальского // «ПГ», № 2 (423) от 21-27 января 2009 г.; Л. Шлосберг. Код Спегальского // «ПГ», № 21 (442) от 3-9 июня 2009 г.

4 См.: В. Курбатов. Роли исполняли… // «ПГ», № 5 (476) от 10-16 февраля 2010 г.

5 Общественный совет по культурному наследию при губернаторе Псковской области – Авт.

6 См.: Ю. П. Спегальский. «Неудачу в данном случае потерпел Псков…» // «ПГ», № 23 (392) от 11-17 июня 2008 г.

7 См.: В. Курбатов. Недоумение // «ПГ», № 8 (479) от 3-9 марта 2010 г.

8 См.: К. Минаев. Неотвратимая штурмовщина // «ПГ», № 8 (530) от 2-8 марта 2011 г.